«СОКРОВИЩЕ»

«Сокровище» по пьесе Дж.Пристли – мой первый профессиональный спектакль. И я неоднократно говорил, что получил крещение в Грибоедовском театре. Худруком тогда был А.Рубин, а директором – П.Мургулия, впоследствии ставший директором театра Руставели. Авраам Исаакович меня полюбил, мы часто встречались, беседовали, я многому у него научился. У Рубина была огромная библиотека, и он часто одалживал мне книги. Я выбрал не самую удачную пьесу Пристли, т.к. она детективна по содержанию. Но посоветовавшись с моим педагогом Михаилом Туманишвили, мы решили, что уже нет времени выбирать. И я начал ставить «Сокровище». У меня был замечательный состав – Анатолий Смиранин, один из больших артистов, Валентина Семина, с которой я очень подружился, Игорь Злобин. Я боюсь кого-то забыть... Знаете, я даже специально забываю свои спектакли, чтобы не наслаждаться какими-то былыми достижениями. Художником была Ирина Штенберг, замечательный художник и замечательная женщина. Я, как неопытный режиссер, предложил очень примитивное сценическое решение, но она деликатно постаралась его сгладить. Если вы помните сюжет пьесы, действие происходит на тропическом острове. Аристократ обнаружил в своем старом доме карту далекого необитаемого острова, на которой было указано место зарытого клада с драгоценностями. Для того чтобы добраться до острова, он вынужден был найти себе помощников и компаньона, способного оплатить это предприятие. И вот, наконец, клад найден. Дело остается за малым – поделить сокровища! И тут-то разгораются нешуточные страсти. Я предложил оформить элементы декорации в виде больших золотых монет, что было очень примитивно, конечно. Через несколько месяцев я понял, насколько иллюстративным получилось решение. Но, несмотря ни на что, мы все получили большое удовольствие от работы. Я думаю, что грибоедовцы были снисходительны ко мне. Вообще, когда в театр приходит молодой режиссер, его любят, а вот к следующей его работе относятся уже чуть ли не вражески. Но вот что самое интересное. Когда я должен был прочесть «инаугурационную» речь, рассказать о замысле спектакля, все собрались в зале, а в последних рядах сидели две симпатичные девушки, актрисы, которые, видимо, надеялись, что в спектакле будет какая-то массовка. Я долго готовился к речи, поскольку Михаил Иванович нас учил, насколько важно, чтобы режиссер на первой репетиции раскрыл актерам замысел, рассказал о том, куда направлена пьеса по мысли и т.д. И когда я начал говорить свою речь, то заметил, что люди немного задремали, причем в первых рядах. Я понял, что надо закругляться, закончил и с надеждой обратился к залу: «Будут ли у кого-то вопросы?» Повисло неприятное молчание, и тут одна из девушек с последнего ряда подняла руку. Я с надеждой на нее посмотрел. Она встала и спросила: «Простите, пожалуйста, скажите, как вас вернее называть – Роберт Робертович или Роберт Робертович?» Я понял, что провалился на первой же репетиции. Но все-таки об этом спектакле у меня остались только хорошие воспоминания. Собрался мощный, по-настоящему звездный состав. А Анатолия Смиранина я считаю представителем той большой русской театральной школы, которая фактически ушла вместе с ним. Тогда мне его стиль казался немножко наигранным, таким, знаете, театральным, но потом я понял, какая эта была необыкновенная школа. И когда спустя годы я об этом сказал Г.Товстоногову, он абсолютно серьезно ответил: это был великий артист. Кстати, Георгий Товстоногов тоже ведь начинал в Грибоедовском театре. Моя бабушка всегда покупала билеты на «утренники» (утренние спектакли) и смотрела их вместе со мной. Она покупала билеты во все театры, но чаще всего в Грибоедовский, потому что там капельдинерами работали ее подруги. И вот, пока шел спектакль, они сидели и беседовали, а я смотрел спектакли. Поэтому я знаю Грибоедовский хорошо. Как у всех театров, у него были взлеты. На его сцене работало много выдающихся режиссеров, не буду их перечислять, их все знают. Мне кажется, этот театр, как единое целое, свой золотой век переживал именно при Г.Товстоногове. Георгий Александрович собрал актерский состав высокого уровня. Приезд Ивана Русинова и Натальи Бурмистровой, можно сказать, вызвал бум. Наталья Бурмистрова была настоящей звездой, в истинном значении этого слова. Будучи очень красивой женщиной, она была личностью. Сейчас театр, да и вообще жизнь потеряла таких персон. Посмотрите на президентов. Они стали какими-то обывателями, они обыкновенные, харизмы нет, нет каких-то личностных качеств, человеческого ресурса. А Бурмистрова обладала этим даром. Вы знаете, она сыграла так много ролей, что вполне могла бы заштамповаться, но я не находил в ней штампов, так как в конечном итоге она всегда выражала свою личность. Знаете, когда Александр Калягин принимает новых артистов, и они не очень красивы, я ему говорю: «Александр Александрович, возьмем лучше красивых девочек и мальчиков, потому что если актер не очень красив, он должен быть очень талантлив, а если талант средний, то я бы предпочел смотреть на красивую фактуру». На это Калягин отвечает: «Ты мне напомнил Рубена Симонова, который очень любил женщин и всегда выбирал красивых. Когда ему говорили – она не очень талантлива, он отвечал: не беда, мы ее научим». Отдельным ярким воспоминанием, связанным с этим театром, навсегда осталась Валентина Семина. По профессии она не была артисткой, как я выяснил впоследствии. Она окончила ГИТИС по классу грима, по крайней мере, так она мне рассказала свою биографию, и потом, видимо, поскольку актерство сидело в ней изначально, она пошла в актрисы и сделала это достаточно успешно. Во-первых, она была очень умна по-женски. Все понимала. Не надо было ей объяснять дважды. Она знала, чего хочет от театра, но не смогла до конца это выразить, осуществить, так как, к сожалению, в театре много препятствующих обстоятельств самовыражению. Когда ты молод, ты хочешь играть Гамлета, но ты начинающий артист и тебе никто не дает его играть. А когда ты входишь в возраст, набираешься опыта и мастерства, ты уже не можешь играть Гамлета. Остается король Лир, которого ты тоже не можешь играть. Старый актер не сможет сыграть эту роль, потому что она требует огромной отдачи практически молодой энергии. Валя была фанатиком театра. Не каждый может быть верным служителем своего дела. Она была на три-четыре года меня старше, почти ровесница и играла главную роль в спектакле «Сокровище», интриганку Роберту Крой. Мы часто собирались, говорили о следующих работах, которые, к сожалению, не состоялись. Но для меня Валя осталась очень ярким и добрым воспоминанием. Грибоедовский театр всегда был в центре всеобщего внимания. Даже когда переживал не лучшие времена. Он никогда не был на обочине. И это при таком количестве грузинских театров. Помню, я учился в выпускном классе, и мы водили в театр своих девушек. Это считалось хорошим тоном. К сожалению, моя юность совпала с соцреализмом. Поэтому были спектакли, которые ни о чем не говорили. Как говорится, когда возникает конфликт между хорошим и очень хорошим, отрицательных героев практически не бывает. Я не забуду постановку по пьесе братьев Тур про американских шпионов, которые работали в советском посольстве, но там же был еще один американец – хороший. Его русские друзья приглашают в ресторан «Арагви», дают попробовать джонджоли, а в это время оркестр играет «Сулико». Патриотически настроенного молодого меня этот эпизод очень вдохновил. А в следующем эпизоде он сам, этот американец, приглашает девушку в ресторан «Арагви» и просит официанта принести сулико и сыграть джонджоли. Это вызывало во мне бурю смеха, мне очень нравился этот эпизод. Я думаю, что Грибоедовский всегда отличало то, что грузинам не очень удается – этакий бытовизм, который, если нехорошо сыгран, производит, лично на меня, отвратительное впечатление. Ложный реализм, скажем так. А так как в Грибоедовском артисты это любили, и были учениками именно этой школы, все на его сцене смотрелось органично, было сыграно профессионально и воздействовало на зрителя. Я не могу сейчас вспомнить все о Грибоедовском театре, но он постоянно играл свою роль в общественной жизни. Он не был сам по себе, а всегда – частью, скажем так, жизни СССР. И он не был простым, обыкновенным театром. Я помню, как мы – Руставелевский и Грибоедовский театры – вместе попали в Москву на Декаду грузинской культуры. Грибоедовцы имели большой успех. Хотя я, признаться, не ходил ни на один спектакль, в том числе и своего театра. Я сбегал на конкурс Чайковского, предпочитая слушать Вана Клиберна. Да, мы любили Грибоедовский! Я учился в русской школе, где было много грузин, русских, армян, евреев. Думаю, самое лучшее определение для Грибоедовского театра заключается в том, что он всегда был именно тбилисским театром. Во-первых, когда играли грибоедовцы, я этого не замечал, но русские актеры говорили, что у них грузинский акцент. Я замечал это только в Армении или Азербайджане, когда смотрел спектакли тамошних русских театров. У наших я его не слышал. Правда, мне самому казалось, что я говорю без акцента до тех пор, пока русские артисты не начали меня передразнивать. Тогда я понял, что акцент, видимо, неистребим. Поскольку Тбилиси в течение многих веков был интернациональным городом, то точнее будет сказать, что Грибоедовский – истинно тбилисский театр. Я даже отделяю тбилисское искусство от грузинского. Произошла какая-то странная смесь Востока, Запада, чего-то славянского. Все здесь перемешалось настолько органично, что надо рассматривать тбилисское искусство отдельно от искусства Грузии. Оно очень самобытно, и художники, даже Параджанов – он в большей степени тбилисский художник. У меня была возможность и дальше ставить в Грибоедовском, но я попал в театр Руставели, и остаюсь ему верным до сих пор. Мои педагоги – Туманишвили и Алексидзе – изначально хотели, чтобы я попал по распределению в Руставелевский, но что-то застопорилось, и я решил, что найду другое место. От Марджановского я отказался. И в это время моего дядю – Дэви Стуруа назначили секретарем ЦК. Он был очень молод, всего 35 лет. Никто не знал об этом назначении, по крайней мере, моя семья не знала, хотя он был двоюродным братом моего отца. И вдруг звонит директор нашего театра и строго меня спрашивает: «Почему не приходишь? Почему не приносишь документы? Мы должны тебя принять в штат». А к тому времени я уже два года ходил без работы. Я удивился, получалось, будто я виноват, что не шел в театр. Я рассказал маме, на что она ответила – Дэви назначают секретарем ЦК. Благодаря Дэви я оказался в театре Руставели, что очень обрадовало моих педагогов, ну и меня, естественно. Уже попав сюда, мне было сложно ставить еще где-то. Потому что спектакли, которые я ставил, очень меня выматывали. Да еще поиски самого себя, и все остальные невзгоды, связанные с моей профессией. Я и не изменял своему театру, пока не появилась «иностранка»... У каждого театра свой характер. Я однажды ставил спектакль в Вахтанговском, и после премьеры на банкете сказал: «Самое большое несчастье вашего театра в том, что у вас нет привидений. Потому что у вас новое здание, которое построено в советское время». Так вот эта аура, которую мы условно назовем привидением, именно она придает театру магию. Многие утверждают, что в Руставели такие привидения водятся. Уверен, есть они и в Грибоедовском, потому что это тоже старый театр. Привидения же не могут быть одними и теми же, они меняются, а в театре обязательно присутствует элемент мистики Режиссер Луи Жуве, достаточно крупная фигура французского театра, пишет примерно следующее: «Если вы хотите уловить, как проходит время, вы должны прийти в театр, когда он пуст. Обычно это время между дневными репетициями и вечерним спектаклем. (И действительно, в это время какая-то особенная тишина в театре). Нужно выйти на авансцену, зал при этом должен быть пустым, закрыть глаза и постоять немного в тишине. И вы услышите, как мимо вас пролетает время, обдавая вас своим дуновением». Очень красиво сказано. Я часто ставил этот эксперимент в разных театрах, где-то ощущал, а где-то нет. Так вот, в Грибоедовском это есть. Сейчас наступили очень сложные времена, особенно для русских театров постсоветских республик. Прелести борьбы за независимость в этих странах, больших или маленьких, повлекли за собой то, что они грубо, я бы даже сказал, бесцеремонно обошлись со своими русскими театрами. Поэтому для меня Тбилиси без своего культурного многоцветья не Тбилиси, и я рад, что Ав465 тандил Варсимашвили сохранил этот модус. Он сумел сохранить его очень деликатно, осторожно. Это нелегкое дело. Я считаю, что Николай Николаевич Свентицкий с его темпераментом и любовью к театру сыграл выдающуюся роль в сохранении театра. Часто бывает, что люди называют театр главным делом своей жизни, но это только слова. А у него видно, что это дело его жизни. Он замечательная личность, и было бы хорошо, если бы их тандем с Варсимашвили продолжался. К тому же частые гастроли грибоедовцев, успехи театра играют важную роль. И идея с Конгрессом русских театров за рубежом мне кажется замечательной.

(Р. Стуруа.  «Сокровище» Грибоедовского театра. Из книги «Русский театр в Грузии 170». Тбилиси, 2015). 

Премьера спектакля «Сокровище» Дж. Пристли состоялась 25 апреля 1961 года.

Режиссер-постановщик – дипломант Государственного театрального института имени Ш. Руставели Роберт Стуруа.

Художник – Ирина Штенберг.

В ролях: Анатолий Смиранин, Андрей Нирванов (сэр Джильберт Ратленд),  Анатолий Ермилов, Иосиф Бросевич (Джо Парсонс), Надежда Сперанская (Эдит Парсонс), Игорь Злобин (Гораций Логан),  Валентина Семина (Роберта Крой), Алексей Шмелев (капитан Дадли Траут), Тамара Белоусова, Нонна Плотникова (Ивонна Траут), Владимир Корнилин (Берт Симпсон), Юрий Шведков, Роман Чалтыков (морской офицер).